Месяц: Июль 2022

17 минут. Ровно 17 минут. Если двигаться строго по Мэдисон Авеню на запад. Оставляя за плечами афроамериканскую протестантскую церковь Святого Джона, справа автомастерскую Питти, слева стоянку, закусочную Венди, банк, мотель и магазин шин Дженкинс. Затем небольшой Даунтаун Дог парк, поворот, уводящий улицу направо и вот вы оказываетесь около заведения Jazz Piano Bar.

Днем в баре обычно довольно тихо и малолюдно. Стоящий в углу музыкальный автомат неспеша пережёвывает одну за другой пластинки сменяя блюзовые композиции на джазовые. В сигаретном дыму вяло кружатся мухи натыкаясь и прилипая к ловушкам под потолком. Там дальше в конце зала барная стойка, небольшая сцена с пианино, столики и афиши на двери в кухню. Заведение оживает к вечеру, когда местный бенд врывается в настроение публики Чарльзом Паркером, Рэй Чарльзом и другими королями джаза.

17 минут…

Она никогда не ходила этой дорогой. Сразу после церкви она сворачивала налево и дальше уже по Монро Стрит мимо Капитолия и парикмахерской, обходя парк выходила к бару, не встречая никого из знакомых.

Нина приходила в бар на репетиции после воскресной службы в церкви убеждая родителей, что прогулки ей важны для того, чтобы обдумывать проповедь отца Мартина. Она обманывала их и от этого каждый раз испытывала сильное чувство стыда и вины. Её манил джаз… Это была её тайна, её секрет, её мечта. Она часто представляла себя в свете прожекторов у рояля на сцене с музыкантами. Играющую джаз, живущую джазом, рождающую джаз.

Цвета горького шоколада. Высокая, худая с длинными руками, узкие кисти с такими же длинными пальцами. Миндалевидные большие карие глаза, большие губы, красивое лицо, местами отмеченное перенесённой в детстве оспой.

Всегда старательно собранные черные кучерявые волосы. Тщательно и заботливо выглаженные мамой платья. Аккуратные туфли. Она любила математику, родителей, день благодарения, тётю Салли, своих двух кузин и очень хотела сестренку.

Они переехали в Монтгомери из Бойлстона год назад. Черно-белые американские пятидесятые — расовая сегрегации, автобусные протесты, законы Кроу. Сложное время. Папа очень хотел дать хорошее образование и лучшие условия для семьи.

В Монтгомери папе удалось устроиться на бумажную фабрику, мама осталась дома и занялась хозяйством попутно обучая Нину играть и петь псалмы на фортепиано.

Однако Нину меньше всего интересовали псалмы, её интересовало фортепиано и музыка. В своей комнате под старыми журналами на самой верхней полке она прятала фотоальбом. В него она вклеивала газетные афиши выступлений джаз бендов, новости музыки, анонсы концертов и фото музыкантов.

Каждый раз перед сном она доставала фотоальбом. Пересматривала фото, афиши, читала старые музыкальные новости и вклеивала новые. Ложилась на спину и прижимая его к груди засыпала. Снились ей яркие огни Нового Орлеана, сцена, медные трубы, фортепиано, саксофоны и восторженные крики «браво»…

На кровати, в свете старого фонаря, лежали аккуратно разложенные вырезки объявлений о работе, автомобильная карта, три доллара двадцать пять центов и жестяная банка из под лакричных конфет.

Нина собрала всё в банку, встала на стул поставила её в самый дальний угол полки, прикрыв коробкой с обувью и осенними кофтами.

Слезла со стула, легла на кровать, погасила фонарь и стала размышлять, рассматривая дымовую трубу на крыше соседнего дома за окном.

Не хватит. До Нового Орлеана билет стоит четыре пятьдесят пять. Нужно еще один доллар и тридцать два цента. Тогда билет будет в кармане. С этим понятно.

Помою окна в баре на выходных и еще один доллар в кармане. Останется тридцать центов. Ерунда.

Нужно больше денег. Пятьдесят долларов. Нужно искать работу на всё лето. С утра я могла бы разносить газеты, днем присматривать за палисадниками или выгуливать собак. Еще можно ходить за продуктами для пожилых…

Комната — 25 долларов. Остальное продукты, бытовые расходы, проезд… Да, пятьдесят долларов. На первый месяц должно хватить. Сразу пойду работать на фабрику — деньги будут.

По выходным буду брать уроки на пианино. Освоюсь поменяю пару дневных смен на ночные и смогу еще выделить время для пианино. Через несколько месяцев начну искать бары и джаз бэнды которые готовы брать молодых музыкантов в состав. И вот — моя мечта… Я иду за ней… Всё получится… Я буду играть джаз!

Но будет сложно, очень сложно… Смогу ли?

Вдруг ей стало невероятно страшно… Мысли стали путаться в голове и паника охватила ее. Получится ли? Может всё это зря? Так далеко от дома… Одна… Ведь это побег из дома… Никто не будет знать где я… Хотя я же смогу писать домой… Нет! Меня найдут по адресу. Нельзя писать…

Господи… а как же мама? Папа? Как они всё это вынесут? Я не смогу вернуться, они не простят меня за это. Я не увижу их… Я останусь одна. Совсем одна. В огромном городе. А вдруг со мной что-то случиться? Если я заболею? Не будет больше горячего чая, апельсинового джема и теплых заботливых маминых рук. Не будет тостов на завтрак и семейных прогулок по выходным.

Никакого дня благодарения у тети Салли, да и своих кузин я тоже вряд ли увижу. Это конец… Зачем я всё это задумала? Зачем мне этот джаз… Боже, зачем всё это? Я убегаю навсегда. Как страшно!

Может лучше остаться? Закончу школу, пойду в колледж, работа, семья, дети… Семейные прогулки, дни благодарения, рождество, четвертое июля… Обычная жизнь… понятная… А джаз… Ну может не все мечты должны реализоваться? Буду просто покупать пластинки и слушать по вечерам. Музыка всегда останется со мной…

Так стоп!

Она встала с кровати и глянула на себя в зеркало. Задержала дыхание, выдохнула.

— Прекрати панику! У тебя всё получится, — глядя в зеркало тихо прошептала она.

— Ты всегда этого хотела, но родители против, — она продолжала диалог с собой.

— Это твоя жизнь. Тебе решать. Давай соберись, ты сможешь. У тебя всё получится. Если ты не сделаешь это ты будешь жалеть. Ты всё можешь объяснить потом. Они поймут, они примут… Ты сильная. Не бойся!

Разрывая тишину на тумбочке прыгал и звенел будильник. Не поднимая головы Нина высунула руку из под одеяла и нажала кнопку. В комнате стало тихо.

Быстро поднявшись с кровати она включила лампу, сдернула с сушилки слегка влажное полотенце, обула тапки и торопливо вышла в общий коридор.

Нина поселилась в старом общежитии сахарной фабрики, где на 4 этаже у неё была своя комната с кремовыми обоями, крашеным коричневой краской деревянным полом, узкой кроватью, парой стульев и большим комодом для вещей.

На первых двух этажах — пары с детьми. Выше молодые семьи без детей и четвертый этаж для одиночек.

На её этаже не было комнат с удобствами и кухнями. Поэтому приходилось вставать раньше чтобы успеть спокойно умыться, искупаться и позавтракать.

Нина работала в фасовочном цехе. Обычно на эту работу брали только мужчин. Но людей не хватало и она уговорила начальника дать ей испытательный срок. Уроки музыки обходились ей не дешево и важен был каждый заработанный доллар.

После душа Нина зашла на общую кухню, поставила на плиту чайник, открыла холодильник достала ветчину и арахисовое масло. С полки взяла хлеб и стала делать сэндвичи. Чайник закипел Нина налила себе кофе взяла сэндвичи и села завтракать.

Через несколько минут в коридоре послышались шаги и на кухню вошел мистер Питерсон из 25 комнаты в конце коридора.

— Привет, ранняя пташка, — сказал он.

— Доброе утро, мистер Питерсон. Какие новости от врача?, — спросила Нина.

— Говорит следить за сердцем, беречь, больше покоя. Выписал нитроглицерин и еще какие-то таблетки. И прошу тебя не называй меня мистер Питерсон. Просто Бенджамин, иначе я чувствую себя белым ворчливым стариком из бухгалтерской конторы . А мне всего-то 52 года и я черный, — улыбнувшись ответил он.

— Мне просто неловко, мама учила уважению к старшим… — ответила Нина

— Ну уважение это не только внешнее. Важно, что человек чувствует внутри. Кстати о маме… Ты так и не решилась написать семье? — спросил он пристально посмотрев на Нину.

— Может быть к Рождеству… я еще не решила, — ответила Нина

— Если ты боишься, что они найдут тебя, ты можешь поехать в соседний городок и отправить письмо оттуда. Они должны знать, что с тобой всё в порядке.

— Да, мистер… Бенджамин. Вы правы, — ответила Нина и виновато улыбнулась.

— Просто подумай об этом. И вот еще… если ты захочешь хорошо прогреть комнату я дам тебе обогреватель, — сказал он заговорщически подмигнув Нине.

— Обогреватель? — Нина удивленно посмотрела на Бенджамина, — В общежитии запрещено же… Где вы его вообще взяли?

— Старый приятель за пару баксов отдал свой старый. Теперь будет чем греть свои старые кости. Зима в этом году обещает быть холодной и ветреной, — Бенджамин улыбнулся.

— Ох, Бенджамин… Главное чтоб не узнал управляющий. Иначе выселят за нарушение.

— Это будет наш секрет, ответил Бенджамин, — Хорошей смены тебе, пойду тоже собираться на фабрику.

Он вышел из кухни и побрел к себе в комнату.

Нина закончила завтрак, вернулась в комнату, села на кровать, достала из комода старый автомобильный атлас и принялась смотреть какие небольшие городки находятся недалеко от Нового Орлеана.

Через несколько минут она услышала как в коридоре стало шумно. Послышались громкие голоса, топот и хлопанье дверей.

Она выглянула в коридор и увидела как соседи торопливо бегут к лестнице, а из конца коридора тянется, хватаясь за светильники, синеватый дым.

— Мистер Питерсон!, — воскликнула она и побежала в конец коридора.

Подбежав к двери комнаты она увидела как из под нее вырывался густыми прядями дым.

Нина силой толкнула дверь и он окутал её. Она закашлялась, стала задыхаться и упала на пол. Подняв голову она увидела около окна лежащего мистера Питерсона.

Рядом с окном стоял обогреватель на котором догорали остатки шторы. Огонь с них уже успел перекинулся на кровать и перебирался к шкафу.

Нина подползла к лежавшему мистеру Питерсону, схватила его за рубашку и попыталась сдвинуть с места. Рубашка затрещала и стала рваться. Тогда она схватила края ковра и стала тянуть изо всех сил.

Вдруг нога её подвернулась и она упала на бок сильно ударившись головой об пол.

В эту секунду куда-то далеко в темноту унеслись Новый Орлеан, джаз, обогреватель, сахарная фабрика и дорожный атлас…

… В больничном коридоре на скамейке сидели высокий мужчина в каштановом костюме с широкими бортами и стройная женщина в темно-бордовом платье с белым платком в руке и слезами на глазах.

Из кабинета вышел доктор и пригласил обоих в кабинет. Они вошли в кабинет сели в кресла и на какую-то долю секунды молчание повисло в воздухе.

— Миссис и мистер Джефферсон. Как я и сказал ранее по телефону — сейчас состояние стабильное. Однако она получила сильные ожоги. Сильнее всего пострадала спина, правая кисть и руки в цеом . Мы сделали всё, что могли однако я боюсь, что полную функциональность правой кисти восстановить не удастся.

— Миссис Джефферсон, — продолжил он, — по телефону Вы спрашивали сможет ли она продолжить заниматься музыкой… Я сожалею, но с пианино придется попрощаться… Я сожалею…